Демьян Бедный

Не та уж кровь. Не те уж годы. Все ж, не вписавшись в ворчуны, На молодые хороводы Люблю смотреть... со стороны.

Певец иного поколенья, С немою радостью порой Гляжу я, полный умиленья, На комсомольский бодрый строй.

Враги хотят нас сжить со свету. А комсомольская братва?! Глядите, сила какова! И у меня тревоги нету. Чтоб уничтожить силу эту? Н-ну, черта с два!!

Бывает час: тоска щемящая Сжимает сердце... Мозг - в жару... Скорбит душа... Рука дрожащая Невольно тянется к перу...

Всё то, над чем в часы томления Изнемогала голова, Пройдя горнило вдохновения, Преображается в слова.

Исполненный красы пленительной, И буйной мощи, и огня, Певучих слов поток стремительный Переливается, звеня.

Как поле, рдеющее маками, Как в блеске утреннем река, Сверкает огненными знаками Моя неровная строка.

Звенит ее напев рыдающий, Гремит призывно-гневный клич. И беспощаден взмах карающий Руки, поднявшей грозный бич.

Но - угасает вдохновение, Слабеет сердца тетива: Смирив нестройных дум волнение, Вступает трезвый ум в права,

Сомненье точит жала острые, Души не радует ничто. Впиваясь взором в строки пестрые, Я говорю: не то, не то...

И, убедясь в тоске мучительной, Косноязычие кляня, Что нет в строке моей медлительной Ни мощи буйной, опьянительной, Ни гордой страсти, ни огня,

Что мой напев - напев заученный, Что слово новое - старо, Я - обессиленный, измученный, Бросаю в бешенстве перо!

Святое царство правды строится В родимой стороне. Незримой много силы кроется В народной глубине! Вставайте ж, новые работники, Рожденные в борьбе! Поэты, пахари и плотники, Мы вас зовем к себе! Там, над Днестром, во мгле туманной, Все с той же песнью боевой, Все той же поступью чеканной Советский ходит часовой! Встань, рать подвижников суровая, Грядущего оплот! Расти и крепни, завязь новая, И дай нам зрелый плод!

Чудных три песни нашел я в книге родного поэта. Над колыбелью моею первая песенка пета. Над колыбелью моею пела ее мне родная, Частые слезы роняя, долю свою проклиная. Слышали песню вторую тюремные низкие своды. Пел эту песню не раз я в мои безотрадные годы. Пел и цепями гремел я и плакал в тоске безысходной, Жаркой щекой припадая к железу решетки холодной. Гордое сердце вещует: скоро конец лихолетью. Дрогнет суровый палач мой, песню услышавши третью. Ветер споет ее буйный в порыве могучем и смелом Над коченеющим в петле моим опозоренным телом. Песни я той не услышу, зарытый во рву до рассвета. Каждый найти ее может в пламенной книге поэта!

Однажды летом У речки, за селом, на мягком бережку Случилось встретиться пастушьему Рожку С Кларнетом. "Здорово!"- пропищал Кларнет. "Здорово, брат,- Рожок в ответ,- Здорово! Как вижу - ты из городских... Да не пойму: из бар аль из каких?"- "Вот это ново,- Обиделся Кларнет.- Глаза вперед протри Да лучше посмотри, Чем задавать вопрос мне неуместный. Кларнет я, музыкант известный. Хоть, правда, голос мой с твоим немножко схож, Но я за свой талант в места какие вхож?! Сказать вам, мужикам, и то войдете в страх вы. А все скажу, не утаю: Под музыку мою Танцуют, батенька, порой князья и графы! Вот ты свою игру с моей теперь сравни: Ведь под твою - быки с коровами одни Хвостами машут!" "То так,- сказал Рожок,- нам графы не сродни. Одначе помяни: Когда-нибудь они Под музыку и под мою запляшут!"

Однажды Барс перед Лисою Хвалился силою своею и красою: "Уж не прогневайся, я говорю любя: Как погляжу я на тебя, Чем, думаю, со мной поспорить ты могла бы? И ростом ты мала, И силой не взяла, И ноги слабы... Тогда как у меня..."- "Прости свою рабу,- Лиса ответила лукаво,- Нашел ты с кем равняться, право! Я за одно лишь то благодарю судьбу, Что ты, по милости своей, со мною дружен. Твои достоинства... Я знаю их сама! Когда бы к ним еще немножечко ума..."- "Что?- ухмыльнулся Барс.- Ум?! Разве так он нужен?!"

В родных полях вечерний тихий звон,- Я так любил ему внимать когда-то В час, как лучи весеннего заката Позолотят далекий небосклон. Милей теперь мне гулкий рев, и стон, И мощный зов тревожного набата: Как трубный звук в опасный бой - солдата, Зовет меня на гордый подвиг он. Средь суеты, средь пошлости вседневной Я жду, когда, как приговор судьбы, Как вешний гром, торжественный и гневный, В возмездья час, в час роковой борьбы, Над родиной истерзанной и бедной Раскатится набата голос медный.

Засыпала звериные тропинки Вчерашняя разгульная метель, И падают и падают снежинки На тихую задумчивую ель.

Заковано тоскою ледяною Безмолвие убогих деревень. И снова он встает передо мною - Смертельною тоской пронзённый день.

Казалося: земля с пути свернула. Казалося: весь мир покрыла тьма. И холодом отчаянья дохнула Испуганно-суровая зима.

Забуду ли народный плач у Горок, И проводы вождя, и скорбь, и жуть, И тысячи лаптишек и опорок, За Лениным утаптывавших путь!

Шли лентою с пригорка до ложбинки, Со снежного сугроба на сугроб. И падали и падали снежинки На ленинский - от снега белый - гроб.

В саду зеленом и густом Пчела под розовым кустом Заботливо и радостно жужжала. А под кустом змея лежала. «Ах, пчелка, почему, скажи, судьба твоя Счастливее гораздо, чем моя?— Сказала так пчеле змея.— В одной чести с тобой мне быть бы надлежало. Людей мое пугает жало, Но почему ж тогда тебе такая честь И ты среди людей летаешь так привольно? И у тебя ведь жало есть, Которым жалишь ты, и жалишь очень больно!» — «Скажу. Ты главного, я вижу, не учла,— Змее ответила пчела,— Что мы по-разному с тобою знамениты, Что разное с тобой у нас житье-бытье, Что ты пускаешь в ход оружие свое Для нападения, я ж — только для защиты».

Дрожит вагон. Стучат колеса. Мелькают серые столбы. Вагон, сожженный у откоса, Один, другой... Следы борьбы. Остановились. Полустанок. Какой? Не все ли мне равно. На двух оборванных цыганок Гляжу сквозь мокрое окно. Одна - вот эта, что моложе,- Так хороша, в глазах - огонь. Красноармеец - рваный тоже - Пред нею вытянул ладонь. Гадалки речь вперед знакома: Письмо, известье, дальний путь... А парень грустен. Где-то дома Остался, верно, кто-нибудь.

Колеса снова застучали. Куда-то дальше я качу. Моей несказанной печали Делить ни с кем я не хочу. К чему? Я сросся с бодрой маской. И прав, кто скажет мне в укор, Что я сплошною красной краской Пишу и небо и забор. Души неясная тревога И скорбных мыслей смутный рой... В окраске их моя дорога Мне жуткой кажется порой!

О, если б я в такую пору, Отдавшись власти черных дум, В стихи отправил без разбору Все, что идет тогда на ум! Какой восторг, какие ласки Мне расточал бы вражий стан, Все, кто исполнен злой опаски, В чьем сердце - траурные краски, Кому все светлое - обман!

Не избалован я судьбою. Жизнь жестоко меня трясла. Все ж не умножил я собою Печальных нытиков числа. Но - полустанок захолустный... Гадалки эти... ложь и тьма... Красноармеец этот грустный Все у меня нейдет с ума! Дождем осенним плачут окна. Дрожит расхлябанный вагон. Свинцово-серых туч волокна Застлали серый небосклон. Сквозь тучи солнце светит скудно, Уходит лес в глухую даль. И так на этот раз мне трудно Укрыть от всех мою печаль!

Годков тому примерно пять Помещик некий в лес заехал погулять. На козлах Филька красовался, Такой-то парень - богатырь! "Вишь, как тут заросло, а был совсем пустырь. Молодняком помещик любовался.- Как, Филька, думаешь? Хорош молоднячок? Вот розги где растут. Не взять ли нам пучок? В острастку мужикам... на случай своеволья!"- "М-да!- Филька промычал, скосивши вбок глаза.- М-да... розги - первый сорт... Молоднячок... Лоза... Как в рост пойдут, ведь вот получатся дреколья!"

Какой же в басенке урок? Смешной вопрос. Года всё шли да шли - и молодняк подрос.

Живые, думаем с волненьем о живом И верим, хоть исход опасности неведом, Что снова на посту ты станешь боевом, Чтоб к новым нас вести победам.

В опасности тесней смыкая фронт стальной, Завещанное нам тобой храня упорство, Мы возбуждённо ждём победы основной, Которой кончишь ты, любимый наш, родной, С недугом злым единоборство!

В телеге колесо прежалобно скрипело. "Друг,- выбившись из сил, Конь с удивлением спросил,- В чем дело? Что значит жалоба твоя? Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!"

Иной с устало-скорбным ликом, Злым честолюбьем одержим, Скрипит о подвиге великом, Хвалясь усердием... чужим.

Где объявился еж, змее уж там не место «Вот черт щетинистый! Вот проклятущий бес-то! Ну, погоди ужо: долг красен платежом!» Змея задумала расправиться с ежом, Но, силы собственной на это не имея, Она пустилася вправлять мозги зверьку, Хорьку: «Приятель, погляди, что припасла к зиме я: Какого крупного ежа! Вот закусить кем можно плотно! Одначе, дружбою с тобою дорожа, Я это лакомство дарю тебе охотно. Попробуешь, хорек, ежиного мясца, Ввек не захочешь есть иного!» Хорьку заманчиво и ново Ежа испробовать. Бьет у хорька слюнца: «С какого взять его конца?» — «Бери с любого! Бери с любого!— Советует змея.— С любого, голубок! Зубами можешь ты ему вцепиться в бок Иль распороть ему брюшину, Лишь не зевай!» Но еж свернулся уж в клубок. Хорь, изогнувши нервно спину, От хищной радости дрожа, Прыжком метнулся на ежа И напоролся... на щетину. Змея шипит: «Дави! Дави его! Дави!.. Да что ты пятишься? Ополоумел, что ли?!» А у хорька темно в глазах от боли И морда вся в крови. «Дави сама его!— сказал змее он злобно.— И ешь сама... без дележа. Что до меня, то блюдо из ежа, Мне кажется, не так-то уж съедобно!»

Мораль: враги б давно вонзили в нас клыки, Когда б от хищников, грозящих нам войною, Не ограждали нас щетиною стальною Красноармейские штыки.